— Какое у тебя самое первое воспоминание?
— Надо подумать. Это что же, первое, что приходит в голову?
— Нет. Первое воспоминание.
— А! (Пауза.) Нет, не получается. Всё это было так давно…
— Ты не понял меня. Что вспоминается первым, после того как всё забудешь?
— Понятно. (Пауза.) Я что-то вопрос забыл.© Том Стоппард, «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», 1966
—
Сквозь шум, помехи и посторонние мысли постепенно проступает далекая, черно-белая картинка, которая могла бы быть тем самым первым воспоминанием.
Зимнее морозное утро, снег и яркий солнечный свет. Мама держит за руку — мы идём в детский сад. Солнце напротив, почти на горизонте, где-то над заборами и греет замёрзшие щёки.
Все воспоминания привязаны к определенным локациям в пространстве города — у каждого воспоминания есть свое место и своя атмосфера. Мысленно погружаясь в них, я наблюдаю как всплывают детали, но чем старше воспоминание, тем сложнее определить, что в этих деталях настоящее, а что нет. Со временем всё прошедшее обрастает фантазиями, достраивается рассказами родственников или друзей, дополняется их отношением, трактовками и представлениями обо мне.
Самое настоящее и честное — это ощущение важности происходящего и моей исключительности. Пока я еще ребенок и за всем, что случается рядом со мной, стоит что-то большее. Мир наполнен тайной, и эта тайна присутствует во всем и проявляется в молчаливом бездействии окружающих меня вещей.
Всё превращается в ритуал и обретает какое-то особенное предназначение.
Обычная игра в ляпы внезапно становится частью плана по спасению мира. Зарытые в землю «секретики» обладают тайной, гораздо большей, чем просто фантики от конфет, спрятанные под осколками разноцветных стекол. А молодые весенние почки деревьев могут дать тебе суперсилу или излечить от страшной болезни. Ведь никто до тебя не ел эти почки, а ты ешь — и что-то должно обязательно произойти после этого. Что-то важное.
Это детское восприятие мира — самая ценная, из утраченных суперспособностей. Сейчас я пытаюсь вернуть её и примирить с моим текущим настоящим. Понять, что же стояло за всем, что случалось рядом. В чем была причина этого ощущения наполненности и завершенности.
—
Одни из самых ранних и ярких воспоминаний: первая потеря — забытый на горке автомат, первый вопрос — «Зачем?» и первая влюблённость, которая почему-то пришла во сне.
С автоматом всё просто: я его потерял и очень горевал по этому поводу. Я не помню откуда он взялся, но я был очень рад ему, играл с ним всё утро, и оставил его на горке, на детской площадке, когда всех позвали на обед. Он был на батарейках, издавал звуки выстрелов, мигал красной лампочкой на дуле, а внутри что-то двигалось. Когда я о нем вспомнил и мы пошли его искать, его уже нигде не было. Мне было очень жалко и обидно. Хотя, возможно, это была даже не моя игрушка. Не исключено что именно по этому, он и исчез.
Первый вопрос я помню чуть более детально. Это было там же, на той же площадке, в детском саду. Среди деревьев, песочниц и горок стояла машина сваренная из прутьев и листов железа, покрытая несколькими слоями облупившейся краски. Наверное это был кабриолет, потому что вместо крыши у неё была только рамка. Своими колесами она ушла глубоко в песок, а холодный и тяжелый руль можно было бесконечно крутить в ту или другую сторону. Пара детей сидели на пассажирском сиденьи, а я — за рулём. Я куда-то мчал, изображая рёв мотора, вез своих пассажиров, но в какой-то момент поднял голову вверх и за рамкой отсутствующей крыши я увидел небо и смыкающиеся надо мной ветви тополей. Я замер, и откуда-то возник вопрос — «Зачем?».
Зачем я издаю эти звуки? Куда мы едем?
Зачем вообще всё это сейчас происходит?
Но мои пассажиры начали беспокоиться и возвращать меня к жизни:
— Эй! Ну ты чего? Поехали, мы же опоздаем!
Я не придумал тогда ответов на эти вопросы, и кажется, что я до сих пор продолжаю эту простую и понятную игру — подражать взрослому миру, надеясь, что в этой игре, или в этом мире, все-таки есть смысл. И когда-нибудь он обязательно нам откроется.
Про влюбленность — в другой раз.