Эдичка

Днем я работал на заводе, а по вечерам отправлялся репетировать и играть пьесы театра абсурда

Эдичка вернулся из известного на всю страну пионерского лагеря «Артек», отработав там несколько лет подряд пионервожатым. Тогда же, в 95-м, он приехал в Курган и привёз с собой гештальт-тренинги и театр абсурда.

Эжен Ионеско, Жан Жене, Славомир Мрожек и, конечно же, Сэмюэл Беккет. Мы ставили «Театр II», «Приходят и уходят» и «Звук шагов». До сих пор в голове звучат Танины реплики из спектакля. Звучат, произнесённые её голосом и с теми особыми интонациями, которые были найдены после долгих обсуждений, репетиций и поисков смыслов. Тех смыслов, что были заложены автором, и тех, что находили отклик у исполнителя.

Пока однажды вечером, тогда ещё совсем дитя, она не позвала мать и не сказала: «Мама, этого мало». Мать: «Мало?» Мэй, так звали дитя: «Мало». Мать: «Что ты говоришь, Мэй, мало? Что ты хочешь сказать, господи, Мэй, что такое мало?» Мэй: «Я хочу сказать вот что, мама. Я должна слышать звук шагов, каким бы слабым он ни был». Мать: «А самих шагов разве мало?» Мэй: «Да, мама, самих шагов мало. Я должна слышать звук шагов, каким бы слабым он ни был».

© Сэмюэл Беккет, «Звук шагов», 1975

Театр абсурда открывал небольшую лазейку, как в сказке про Алису. Через неё можно было сбежать в мир, в котором правильно вкладывать в происходящее свои смыслы и выстраивать свои связи между кусками реальности. 

А гештальт-тренинги дали нам уверенность в себе, сблизили и помогли создать команду. На тренингах было что-то простое. Погружение в определенную ситуацию и проживание её под красивую медитативную музыку. Вопросы, на которые нужно было самостоятельно найти ответы и оставить эти ответы себе. Не обязательно вербальные. Ответы, приходившие в виде ощущений, образов или слов. И были задания, которые помогали нам больше доверять друг другу. Например, стоя на краю высокого стола, просто упасть назад, в руки стоящих за твоей спиной ребят, которые нежно ловили тебя и ставили на пол. 

Днем я работал на заводе, ремонтировал телефонные аппараты, играл с обычными работягами в «тысячу», попивая портвейн, а по вечерам и в выходные отправлялся в театр-студию играть пьесы театра абсурда.

Это очень таинственное и затягивающее действо, когда вокруг талантливого человека собирается какая-то тусовка, объединённая одной атмосферой и общей целью. Пусть странной, не сразу понятной и, конечно, у каждого из участников немного своей, но дающей ощущение особого сообщества и взаимопонимания.

Это несколько раз повторялось в моей жизни, примерно так же. Было что-то похожее с Ириной Павловой, Ильёй Маныловым и Светой Спириной. Но самое первое и самое сильное — это, конечно, Эдичка Шипицин.

Мы называли его именно Эдичка. Обнимались всей группой при встречах и расставаниях, долго провожали друг друга, гуляя по ночному городу после репетиций и тренингов, — никак не могли расстаться. Эдичке удалось создать коллектив, в котором каждый чувствовал себя индивидуальностью, творческой единицей и при этом важной частью этого единого целого — безымянного театра-студии.

В то время для меня, так же, наверное, как и для многих в моем возрасте, были важны вопросы, на которые не было и не может быть правильных и однозначных ответов. Сложные и неразрешимые вопросы, подобные коанам Дзен. «Ни мораль, ни религия не имеют отношения к сути любого отдельно взятого коана, ответом на коан является переживание». «Звук шагов» звучал тогда, как звук хлопка одной ладони, придавая необычайный смысл и вес всему происходящему, постулируя абсурдное и поэтому незыблемое утверждение: «смысл жизни — в самой жизни».

После предварительной подготовки эзотерическими обществами 90-х, после нескольких лет абсурда армии мне как натуре, склонной к размышлениям над великим и неоднозначным, эта атмосфера и вопросы казались близкими и обыденными. Что ещё заставит так сильно почувствовать вкус жизни, как ни хороший вопрос «жизни, Вселенной и всего такого»?

Как-то, находясь всё ещё в поиске ответов на подобные вопросы я спросил у Эдички:

— Все говорят, что нужно встать на сторону добродетели и сострадания. Выбрать самопожертвование и любовь, отрицая любое зло и ненависть. Отказаться от гордыни. Подставить вторую щёку. Смирить своё животное начало. А можно мне не выбирать? Не хочу отказываться ни от какой части себя и своей жизни.

Меня крестили в уже сознательном возрасте, лет около десяти. Бабушка привела меня в храм, священник сказал мне повторить молитву, плюнуть три раза через левое плечо и «отречься от сатаны, от всех дел его, всех ангелов его, от всякого служения ему и от всякой гордыни его». Делать этого я, конечно же, не стал, подумав: «Кто знает, может быть, ещё пригодится». Повернул голову налево и подмигнул сам себе левым глазом.

Я всегда сомневался. Особенно в вопросах выбора стороны. Раньше я просто сомневался, не доверял взрослым и хотел проверить всё сам, а сейчас я твердо уверен, что, отрекаясь от чего-то, клеймя это, отталкивая, мы лишь ограничиваем себя, отрезая именно от себя половину мира и всего существующего в нём. 

Я никогда не выскажу однозначно осуждающего или одобряющего мнения. Я предпочту сказать что-то типа: «В то время, в той ситуации, для конкретно этого человека это был единственно возможный способ действовать и интерпретировать эту реальность». Пространство вариантов бесконечно, и ни один из них не является ни правильным, ни ошибочным. Ты никогда не сможешь учесть все детали. 

Я не помню дословно того ответа, который дал мне Эдичка, но смысл его был таков: «Всё относительно, не парься. Благо для одного есть зло для другого». И это прозвучало для меня очень и очень подтверждающе мою модель мира.

Позже я узнал, что есть абсолютное зло. Но существует оно не где-то в аду или в дьявольских обрядах сатанистов. Оно мирно живёт среди нас, притворяясь чем-то обыденным, обычным и приемлемым. Бытовое насилие, нетерпимость. Но это уже совершенно другая история.

Самое большое и важное, что сделал для нас Эдичка, — он дал нам уверенность и свободу. Научил смотреть глубже, полнее воспринимать окружающее и сделал небольшую прививку хорошего вкуса. Тогда же началось мое знакомство с хорошим кино. Эдичка показывал нам фильмы Тарковского, Параджанова и Муратовой, Пазолини, Годара и Гринуэя, развивая наш вкус и способность думать.

Я был под сильным впечатлением от их сложности и наполненности, от этих безумных и ярких образов и до сих пор люблю подобное искусство. Искусство, в котором смыслы бесконечно наслаиваются друг на друга и кажется, что никогда не доберёшься до самой сердцевины. Можно пересматривать их, открывая каждый раз что-то, что не замечал раньше, находя новые рифмы к уже понятому и прочувствованному и просто любуясь красотой момента.

Осенью в студию пришли новые ребята, и тогда, посреди всей этой движухи и поисков ответов на главные вопросы, я познакомился со своей первой женой. 

— Хочешь палочку? — сказала она, предлагая поделиться со мной половинкой Твикс, пока мы шли, всё так же толпой, после одного из занятий по улице Ленина в сторону пригородного вокзала.

Я не отказался. Через некоторое время встреч и свиданий, после одной из проведённых вместе ночей я обвинял её в неприступности и в шутку шантажировал:

— Если пройдёт ещё одна такая тяжёлая ночь, то она будет последней в наших отношениях!  

Не знаю, что сработало: то ли шутка, то ли шантаж, но вскоре произошёл первый в моей жизни секс. Мне тогда шёл примерно двадцать первый год.

?‍♂️