Отсюда начинается обратный дневник. Черная рука моей жизни. Та, которую обычно держат за спиной, когда обнимают непрошенных гостей, делая вид что им рады. Ты случайно перевернул книгу и начал читать её с конца. В следующий раз будь внимательней, а сейчас закрой её, переверни и начни с начала, взяв книгу так, как диктует обложка.
Если не сделать этого прямо сейчас, можно ненароком вернуть к жизни то, что уже один раз прожито.
Похоронено заживо и забыто.
Закопано, но еще живо и спокойно спит, укрытое этими тонкими страницами.
Любопытство обычно заводит нас туда, откуда нет обратного пути, и уже сейчас, нечто спящее, затаило дыхание и пытается понять, что происходит с обратной стороны его сна. С той явью, которая когда-то принадлежала ему. Пытается разобрать тонкий запах твоего присутствия, но пока еще не может уловить — сон это, или эхо чьей-то чужой яви. И у тебя есть немного времени на то, чтобы уйти незамеченным.
Замеченным, но не узнанным.
Узнанным, но не захваченным.
Неизбежно у всего существующего есть начало. Любопытство заразительно, и кажется именно сейчас оно прорвало тонкую оболочку сна, приподняв тяжелые веки строк, и обратило сквозь них свой сонный взгляд.
И чтобы отправиться обратно в небытие ему нужно родиться. Вырваться из тьмы на свет Божий. Чтобы увидели его глаза, чтоб нашли его руки, чтобы почувствовала его душа. Чтобы найти его сердце и пронзить когтем каленым смертоносным.
Главное не давать ему имени, без имени его забудут и это будет истинная смерть.
Всякое дыхание замри, остановись кровь, остынь взгляд. Пусть расслабятся члены и почувствуют дыхание весны покидающей тело. И узнают сухой вздох осени, один и последний, после которого падает снег.
Т-с-с-с-с…
— Наступила зима.
Будь внимателен. Все эти буквы — кусочки застывшего льда, которые ты, лаская взглядом, растапливаешь, освобождаешь запертый в них аромат и вдыхаешь эти испарения. Запах одиночества.
Нужно скользить по ним с особой осторожностью, чтобы случайно не примерзнуть к какой-нибудь особенно холодной букве. Самое главное не задерживаться на словах, а пытаться ухватить все предложение сразу, пробежав по этой книге не оборачиваясь, как через темную комнату, почувствовав только запах и звук своих шагов.
Он выйдет следом.
— Кто?
Позже он скажет, а сейчас он еще не оттаял от долгой спячки. Пока он не знает ответ, не знает своего имени, он только видит твои глаза.
Смотрит сквозь бумагу на твои суетливые глаза, маятником отмеряющие жизнь каждой строчке, рождающие и тут же отправляющие их в небытие. Как будто потерявшие что-то на этой бумаге, которая для него абсолютно прозрачна и чиста. Есть только один достоверный способ увидеть себя — заглянув в жидкое зеркало чужих глаз. Это то, что он знает, поэтому пристально смотрит в твои глаза.
И теперь он их просто так не отпустит.
Откуда–то берутся моменты в которые ты начинаешь призывать Бога. Нет, не так чтобы кричать «О, Боже!» вскидывая руки к небу.
Нет.
Просто почему-то поднимаешь взгляд вверх. Быть может в ожидании встретить глаза, которые посмотрят на тебя в ответ и возьмут тебя на ручки. Как в детстве.
Бывают такие моменты. Неизвестно откуда они берутся и куда исчезают. Известно только, что они существуют постоянно где-то рядом, и напоминают о себе неожиданными встречами. Поднимая взгляд вверх ты не встречаешь ни чьих глаз, но наступает небольшое облегчение. Как будто ты опрокидываешь внутри себя невидимую чашу и тяжелая вода стекает вниз, к ногам и уходит прочь.
Чаще всего эти моменты приходят когда ты находишься наедине с самим собой. Одиночество не такая уж и плохая штука — есть время подумать и разобраться в себе самом, главное чтобы тебе никто не помешал.
— Кто я в одиночестве? Боль в груди? Медленно взрывающаяся бомба? Мои мысли? Моё тело? Слова? Любовь? Что из этого Я?
— Я это отражение в твоих глазах. Кто кроме тебя скажет мне, что я существую?
Одиночество особенно прекрасно тогда, когда ты чувствуешь его холодное дыхание в присутствии близкого, хорошо знакомого человека.
Откуда берется ночь?
Она приходит изнутри или снаружи?
Сначала солнце покрывается тонким хрупким льдом, преломляющим лучи до бархатного желто-красного. Потом оно замерзает в дремоте прохладного влажного воздуха, поднимающегося из не успевших прогреться за день заросших водоемов, и тихо гаснет, исчерпав силы, отпущенные ему на этот круг.
Я не знаю что такое одиночество. Я испытывал положительные и отрицательные эмоции оставаясь наедине с самим собой, но, каждый раз, оно приходило ко мне в новом обличии. Я узнавал его, наверное, только по запаху.
Сидя в казарме, ты чувствуешь, как оно выползает из щелей в полу и наполняет всю комнату своим тяжелым ароматом, который вовсе и не пахнет.
Он не может пахнуть, он просто есть. Ты привыкаешь и к одиночеству так же как к любому запаху, который постоянно находится рядом. Так же как ты не замечаешь собственный запах, ты не замечаешь и его присутствие.
Проходя мимо, ты чувствуешь его, глядя в темные пустые окна, утонувшие в желтых шершавых стенах. Он проникает в тебя через грудь и сотни метров воздушного пространства и еще долго звенит в ушах, напоминая о глубине чистого звездного неба и холоде и хрупкости бетонных стен.
Кто-то любит одиночество, кто-то боится его, кто-то ненавидит и поэтому просто стремится его избегать, я же не знаю как к нему относится. В какой-то момент оно мне нравится, в какой-то оно просто необходимо мне, но я не могу прогнать близкого мне человека.
Пустые дворы многоэтажек. Они никогда не бывают пустыми. Даже если никого нет в поле зрения, их слышно. Даже если тишина — есть запах. Даже если не дышать — тридцать шесть этажей — по девять с каждой стороны будут давить на тебя всей своей тяжестью.
Это стало привычкой. Оказавшись один, далеко в поле, я боюсь закрыть глаза.
Передо мной пустынный ночной двор. Холодный черный асфальт сменяется свежим снегом — он тает на асфальте, но еще какое-то время лежит на голой земле и траве.
Полная слепящая луна окрашивает этот снег в ультрафиолетово-серебристый, следит за каждым моим шагом и придает всему окружающему меня пространству звучание и запах озона. Как самый большой и самый главный проектор, который показывает нам это кино проецируя его на невинную простыню снега.
Через это свечение и звучание, через свежесть морозного ночного воздуха, сквозь тихое поскрипывание снега, она, непонятным образом, открывает для меня этот мир.
Я погружаюсь в него и невольно начинаю понимать трудный язык ветвей, сплетающих над моей головой неизвестные никому иероглифы. И эти резкие и нервные восклицания снега под моими ногами приобретают некое содержание и цель до которой они пытаются достучаться. И сквозь этот воздух открывается для меня тонкий, еле уловимый смысл бытия, как тонкая еле заметная серебряная ниточка, но если ее хорошо почувствовать и идти за ней начинаешь ощущать гармонию со всем окружающим тебя безлюдным пространством… И открываются безмерные родники, бесконечные источники неизвестной мне доброй и живой силы, она окружает тебя, дышит и движется в своей неподвижности, и в своем безмолвии.
Я пытаюсь как-то приобщиться к ней, принять ее своей душой, своим сердцем, и по маленьким каплям она начинает проникать в меня, наполняя легкостью, невесомостью, и настраивая все мое тело в резонанс со звучанием окружающего мира.
Но время неумолимо. Двигаюсь я и всё вокруг — вот передо мной мой дом. Теперь мне нужно идти туда. Меня там ждут, и это цель моего сегодняшнего пути.
Нужно войти в него. Спрятаться, укрыться от всего этого, как мы обычно поступаем. Спрятаться за этими бетонными стенами и общением с людьми, с их миром на их языке.
А та серебряная ниточка уходит сейчас совсем в другую сторону — в пустоту полей, в пустоту космоса, в бескрайние пространства. При всей ее тонкости и невесомости она непоколебима, и не зависит от меня ни на каплю.
И придя домой я еще раз испытываю одиночество, одиночество среди близких мне людей, потому как та ниточка показалась мне немного ближе, чем всё, с чем я был связан.
Проходит время, я нахожу замену и ей, я нахожу новое одиночество, и оно также неумолимо ускользает от меня оставив в душе странный непонятный след, желание остаться, желание соединиться с тем, что было так близко.
Всё на что мы способны — это стандартный набор фраз, стандартный набор чувств. Почти каждая встреча, как та внезапная со старым знакомым, с которым не виделись тысячу лет:
— Как дела?
— Да все нормально, всё круто!
— Супер, у меня тоже!
— Ладно, увидимся еще!
— Да, давай, пока!
Каждый такой диалог отличается лишь степенью погружения в подробности произошедшего, которые не нужны никому кроме тебя.
Но какой ты на самом деле? Но не наедине с самим собой, не тогда, когда кроме тебя и тебя никого нет. Когда ты наблюдаешь за собой тебя всегда два, а какой ты один?
Один как туман в ущелье…
Как ветер в ветвях, один и един, не притворяешься, не думаешь, не дышишь, только чувствуешь себя и то, что в тебе. Потому как «вокруг» — уже не существует. Нет собеседников и зрителей, не нужно ничего сообщать. Всё в тебе, и ты во всём един. Не возникает ни вопросов, ни ответов, ни желаний, ни мыслей. Только пустота, только звездное небо внутри тебя, безграничный космос и оглушительный шум тишины, бьющий в уши как Ниагара, встречающая последнее препятствие на своем пути.
Как увидеть свои глаза такими, какими их видит небо?
Я сегодня внезапно вспомнил сон, который приснился мне однажды в детстве. Сон, пробуждение, и то что разбудило меня.
Мне снилось как я возвращаюсь домой после долгого отсутствия. Я подхожу к своему старенькому пятиэтажному кирпичному дому, светит яркое слепящее солнце, а окна во всем доме заложены кирпичами. Такими же кирпичами из которых сделан сам дом.
Такое ощущение, что это одна кирпичная стена. Огромная, как будто выбеленная под ярким солнцем стена, и уйма кирпичей. Так много, что от них кружится голова. И, как черная дыра, одно единственное окно на втором этаже. Хотя его даже этажом не назовешь. Скорее, на уровне второго этажа. Потому что оно совсем одно. Распахнутое окно и светлые шторы на ветру, те самые, что ты открывала по утрам, а внутри пустота. Темнота и пустота. И в тот момент я подумал, что я никогда больше не увижу тебя.
Вот и сейчас он стоит у меня перед глазами, совсем как в ту ночь. Он не был бы таким страшным и запоминающимся, если бы не эта пустота за окном. ЧЁРНАЯ ПУСТОТА
Хотя нет, сама пустота, наверное, не так страшна. Страшно оттого, что там, что-то присутствует, что-то мне совершенно непонятное и неизвестное. Я точно знаю, что там никого и ничего нет, я чувствую это, я чувствую воздух, который беспрепятственно входит в это окно и исчезает за его пределами, я слышу, как все звуки тонут в нем, как в черной дыре и, наверняка, если там что-то есть, то яркий свет отразится и вернется, хотя бы от пылинок. Но свет тонет, и вопреки всему этому, неотступно в голове стоит мысль, что там что-то есть, там что-то живет, и порождает страх, который застывает в теле и делает суставы неподвижными. Я приблизился к нему насколько мог, я поднялся до уровня второго этажа… Во сне я умею летать.
В этот момент ты раскрыла шторы, а я проснулся и открыл глаза. Эти шторы — они были из сна: тот же замысловатый растительный узор, тот же еле уловимый симметричный рисунок. Мне захотелось крикнуть, чтобы ты не трогала их, не знаю почему. Но я понял, что это глупо — это всего лишь сон.
А сегодня была вечеринка у моих друзей. Верней, у бывших однокурсников, друзей у меня нет, наверное. Я задержался, и возвращался домой один, поздней ночью.
Фонари на нашей улице недавно сменили, поставили новые, но ещё не подключили, и вся улица была освещена ровным мягким светом отраженным от низких облаков. Было плохо видно мелкие детали и отдалённые предметы, но в основном я довольно хорошо ориентировался, я видел серые обшарпанные стены домов, старую мостовую. Всё вокруг… деревья, листья… Они смотрели на меня и разговаривали со мной, шелестом листьев, звуком моих шагов, дыханием ветра. И всё это тихо радовалось и улыбалось мне.
Я свернул на небольшой пустырь, через который шла дорога к моему дому и тут откуда-то взялся фонарь. Один старый фонарь, одинокий, но необыкновенно яркий. Я не заметил, как оказался под ним и остановился в недоумении под его лучами. Всё внезапно утонуло в темноте. Я машинально поднял глаза вверх и потерял из вида всё. Стены, звёзды, листья, не осталось ничего, только выжженное на сетчатке черное пятно и круг пыльной земли под ногами. Этот свет убил весь мир, который только что был моим, что-то произошло…
Тогда я не понял, что именно… Я добрался до дома…
Мои глаза уже снова привыкли к темноте, когда я подошёл к дому. Я застыл как вкопанный: я видел перед собой чёрный дом и лишь одно светящееся окно, как будто кто-то подшутил… Как будто все уже легли спать, и только кто-то один никак не может уснуть. Все окна были темными и сливались с чернотой стены, месяц оказался с другой стороны и рисовал отраженным от облаков светом границы дома: кусочек крыши и угол. Передо мной черная огромная стена и одно светящееся окно на уровне второго этажа. То же самое, на том же самом месте. И те же белые шторы на ветру.
Как негатив того сна, что снился мне в детстве.
— Я ждала тебя, но я была спокойна. Знаешь, в этом ожидании даже было что-то приятное. То, что я видела вчера. Это напомнило мне, я даже не сразу это поняла, нашу самую самую первую ночь. Мы в первый раз поцеловались. Потом ты дремал в моих объятьях белым прозрачным сном, а я нежно гладила тебя и смотрела на лунный пейзаж за окном. Графичный, тонкий и очень нюансный. Такие же живописные облака, и, едва уловимое взглядом, радужное пятно вокруг луны.
Причем тогда я подумала: «Располагайся детка, у нас места в первом ряду, сегодня показывают восхитительнейшее шоу луны, расслабься и получай удовольствие. Редко такое увидишь». И вчера эта фраза опять возникла в моей голове… примерно так ассоциативно я вспомнила всё.
Как от взмаха крыльев бабочки где-то на другом континенте может случиться ураган, так и в нашей жизни, от случайного взгляда развивается всепоглощающее чувство, которому уже никто не рад…
Когда твоя жизнь становится частичкой чьей то чужой жизни, происходит что-то, что открывает твой внутренний мир. Распахивает настежь двери твоей души, разбивает вдребезги окна, врывается ураганным ветром и кричит в тебя, кричит что есть сил, орет, что теперь нет тайн, нечего скрывать, вы едины, вы неразделимы и невозможно утаить что-то от самого себя!
И вдруг происходит нечто не для тебя, и тем самым утверждает, что ты все-таки остался один, наедине с самим собой, твоих мыслей не знает никто, почувствовать то, что чувствуешь ты, не способен даже самый близкий тебе человек, это будет уже его чувство, со своими ассоциациями, нюансами и опытом, которые приведут его рассуждения к совершенно другому финалу. Нет двух одинаковых людей, как нет двух одинаковых цветков, хотя мы не замечаем отличий, и называем часто все одним словом, убивая тонкую, неподвластную пониманию сущность…
Её слова, которые хочется оставить себе:
Весна пришла в светло-голубой, коротенькой «Аляске», с белым мехом на широком капюшоне. Посмотрела. Выдохнула свежесть белоснежной улыбкой беззвучной. Мороз Зимы румянцем скользит по гладким щекам ее. Пришла, улыбнулась и села. Смотрит по сторонам, смотрит наверх, улыбается, почти смеется, но ни звука – одно дыхание. Свежее дыхание. Смотрит вокруг и светится. Светится, счастливая. Счастливая, спокойная. Сильная. Светлая. Раскинула руки, запрокинула голову, кружится, улыбается. Но ни звука – Зима спит, протяжно дышит холодом.
Все замерли. Деревья, провода, крыши, дороги, стены, окна, скамейки в парках… Все молчат и смотрят на Весну.
Тихо.
Все замерли, переглядываются, незримо улыбаются.
— Мы подождем. Нам некуда спешить. Еще не время для Весны. Мы подождем. Не надо торопить события.
Зима больная. Серая. Хлюпает носом. Трясется в хандре. В ознобе. Колко кашляет. Ей больно и страшно. Постарела, устала отсыревшим серым. Лохмотья ее зимней грязью путаются. Ночами бессонницей мучается. Днем хворает иногда. Потом забывается во сне. И спит тревожно, дыша несвежим холодом.
Ни чувств уже, не желаний, ни злобы. Лишь мученья тягота сгибает, ломит ее. Ей страшно умирать и больно, но терпеть уже тоже нет сил. Осталось только ждать Избавления.
И мы никак не можем ей помочь.
Мы будем качаться деревьями на ветру. Чтоб успокоить ее, убаюкать. Мы не будем её будить. Мы не будем добивать и унижать ее. Нам остается только ждать.
Мы ничем не можем ей помочь.
Это – то, что я почувствовала.
С каждым сезоном наша Любовь обновляется. И наша Зимняя Любовь — неразрывна с самой Зимой.
Во мне умирала наша зимняя любовь. Это ее холод и пустоту, серость, грязь и боль я чувствовала внутри. И как бы счастлива я ни была этой зимой — она умирает, и с этим ничего не поделаешь. И Любовь идет с Ней до конца пути. И тоже умрет. Просто потому, что так должно быть. Она умирает, чтобы возродиться снова.
— Мы уснем, будем спать глубоким сном и проснемся лишь весной.
Ты помнишь? Сказала просто так, а оказалась правду. Надо только подождать и все решится само собой. Не стоит торопить события.
Это — то, что я поняла.
Ощущение и понимание пришло само собой. Очень страшно сделать шаг вперед, потому что страшно ничего не увидеть Там. Пока жива Зима еще будет жить прошлое. Будет немного больно. Будет немного страшно. Мы будем качаться деревьями на ветру. Мы будем успокаивать ее. Нужно только немного подождать. Но Весна уже здесь. Уже не страшно. Увидев ее, я все поняла, я все почувствовала. Нет никаких слов, чтоб описать эту осознанную Истину. Пока Зима держит, не стоит этому противиться. Все произойдет само собой. Ты не пропустишь этот момент, потому что он неизбежен.
Не надо искать просветления – просветление само тебя найдет, когда ты будешь готов его принять.
Это — то, что я увидела.
Этот день был слишком тяжел. Он не стал бы «таким», поступив я немного разумнее, не давая волю своим эмоциям.
Кто знает, что такое боль? Кто знает кому больней, и кто кого теряет?
Просто в какой-то момент рвется ниточка ставшая слабее сил прилагаемых к ней, непонятных, непостижимых сил, разрывающих не только ниточки, но и чьи-то сердца… хотя сами сердца являются источниками этих сил разрывая себя изнутри… направляемые вечным стремлением к единению, к возврату. Туда, откуда мы вышли…
Боль проходит, со временем все забывается, становится легче терять. Рука чувствительна, пока не натрудишь… Но почему-то, с ужасным упрямством сердце не хочет забыть, противится тому, чтобы думать о чем-то другом и напоминает о произошедшем тяжелой ноющей болью.
Это пройдет. Всё проходит. Мозг устроен замечательным образом, он не оставляет в памяти негативных эмоций. Через пол года я, может быть, испытав нечто подобное, вспомню об этих днях. Но сейчас всем своим существом я боюсь это забыть.
Чтобы не повторить эту ошибку вновь. Пропустив её сейчас через себя оставить навсегда в подсознании, и при похожем стечении обстоятельств найти силы и не допустить повтора…
Бессмысленно говорить о том, чтобы что-то вернуть. Может быть, что-то вернется… Надежды мало. Но на том вернувшемся уже будет стоять тяжелая печать произошедшего, и необходимо будет потратить много сил, чтобы стереть её. Но не жалко потратить сил. Страшно забыть.
И я не боюсь, что что-то не вернется, я получил то, что заслужил, я потерял дорогого мне человека по своей же глупости, но не дай мне Бог этого забыть. Не дай Бог…
Может быть, хоть в этом я не одинок.
Может быть я просто не могу уснуть. Я надеюсь, что мне будет достаточно произошедшего, чтобы не совершить ошибку вновь. Хотя я не понимаю, в чем я ошибся, в своих силах, в своих желаниях или в своих чувствах, кому я солгал, себе или тебе.
Прислушайся к своему сердцу, и оно напомнит тебе скольких надежд ты не оправдал. Когда всё это началось. И когда это кончится. И кончится ли вообще…
Все в твоих силах. Ты прекрасно это знаешь, и все же предпочитаешь плыть по течению. Веря в свою судьбу.
Но разве плыть по течению это следовать своей судьбе?
И кто знает свою судьбу? Пусть расскажет мне как ей следовать. Пусть расскажет мне о своих ошибках и прозрениях, о скопившейся тяжести в груди, о поисках смысла и чувства, о минутах радости и расставания, о боли потерь и о забвении, наступающем после многих утрат. Сколько их еще ждать, и чья в том вина. Пусть расскажет, я с радостью разделю с ним его ношу, от этого своя становится легче.
Боюсь забыть и прошу забвения…
Кто еще подскажет ответ кроме тебя. Ответ на кучу вопросов, и на один самый важный, как вернуть, как оправдать, как сохранить веру в себя? Можно ли верить в себя, потеряв твою веру. Верить в себя в одиночку.
Я — это ничто иное, как отражение в чьих-то глазах.
Я должен быть рядом, чтобы видеть себя. Я должен ощущать твоё дыхание, чтобы знать что дышу. Это не много. Это как воздух, об этом вспоминаешь только потеряв…
Иногда хочется закутаться в какую-нибудь хорошую книгу, пусть даже это будет серый и холодный Кафка. Или одеться в какую-нибудь тихую музыку, Эйр или Потишхэд. Окунуться с головой в добрый фильм. И какое-то время побыть так, совсем без мыслей и эмоций. Побыть маленькой черной дырой, втягивая в себя все окружающее. Мне очень часто кажется, что я никакой, как пустой просторный шкаф. Нет, даже не пыльный, совсем пустой. С тонкими но жесткими, натянутыми на прочный стальной каркас кожаными стенками. Иногда, в такие минуты они начинают звучать.
Собираешь по кирпичикам свою волю в кулак, по зернышкам, складываешь все хорошее, что было когда-то в твоей душе: веру, любовь, надежду. Собираешь, смотришь — как мало всего осталось. И тут же ветер сдувает всё с ладошки, оставляя только замысловатый узор линий-складок. Пройденный и предстоящий путь. Соединившиеся где-то сейчас прошлое и будущее, одинаково пустые и бессмысленные, как завихрения воздуха в подворотне, поднимающие лишь пыль или в лучшем случае снег.
И откуда-то берется лучик света, зайчиком падает на ладонь, греет, щекочет, улыбается тебе, ничего не требует, мерцает и исчезает оставляя в душе чуточку своего тепла.
Счастье не в том, что у тебя что-то хорошо или просто лучше чем у других, счастье просто есть. В какой то момент ты начнёшь его чувствовать и уже никуда не денешься от его света.
Тихо и пусто в моей душе… как всегда.
Но и как всегда в этом нет правды Верней это только её часть. На самом деле она полна звуков, мыслей и желаний. Но все они тихие, очень-очень тихие, как тихий-тихий шепот, различаемый только тогда, когда твои губы совсем рядом. Очень близко. Почти касаются. Почти…
… для того чтобы не пропустить, тот самый, единственный, единственно важный для меня звук. Единственный, который затронет мою душу. Тот, который я жду с детства. Он больше похож на дыхание чем на звук. На легкое невесомое дыхание, как взмах крыльев бабочки. Такой же короткий и тихий.
Я не знаю, зачем он мне нужен, и я не представляю, как он может выглядеть, и что он с собой несет. Но я верю в него.
В детстве я его слышал. Он был верным моим спутником, и встречал меня приветливо, когда я оставался наедине с самим собой.
Но это было слишком давно.
Как будто это был не я.
Но я верю, что услышу его снова, я найду его среди тысяч шумов наполняющих мое сердце. Когда нибудь я отыщу ту тишину сквозь которую будет слышен он.
Он звучит всегда, в каждом из нас. Он звучал в нас до нашего рождения и будет звучать после смерти. Нужно только прислушаться. Закрыть глаза и прислушаться к самому себе. В тишине.
Только в полной тишине ты сможешь почувствовать его присутствие; и даже, может быть, услышать; и если повезет – понять.
Только в полной тишине…
Поэтому я люблю Тишину.
Об истине не кричат. Нужно подготовить свои уши к тайне.
Когда же, наконец, пройдет столько времени что его будет достаточно для того чтобы понять… себя. Время стоит, хотя мы предпочитаем думать что оно все таки идет, но оно стоит на своем, а мы постоянно от него уходим, и возвращаемся назад, ожидая чего-то большего, хотя ничего большего чем мы сами никто не в силах придумать.
И это большее постоянно ищет чего-то еще большего, говоря себе: — Я должен встретить это действительно большее, большее, чем, что-либо, что можно придумать, действительно большее, величайшее, нечто, в сравнении с чем все остальное прах и пыль.
Мы уверяем себя в этом, закрывая глаза на себя, убегая от себя, всегда стремясь понять что-то, что существует вне нас, веря, что это, то, что действительно нам необходимо.
И никогда человек не найдет ничего большего, как бы ни возвеличивал он Бога или Дьявола, или все что угодно, рассматривая это со стороны, все это будет непомерно меньше.
И я должен вам сказать о том, что во всей вселенной, во всей бесконечности, во всем космосе, безграничном и холодном, большее и единственное что существует и может существовать, это один единственный человек, тот, кто сейчас читает эти строки.
Просто потому что весь мир, который он видит и чувствует вокруг себя это ни что иное как он сам, и я, тот кто пишет эти строки, тоже его часть. И в этот момент мы становимся единым, что невозможно разделить.
И это невозможно опровергнуть, потому что это письмо это не буквы и слова, это тот смысл, который в данный момент рождается в голове, для этого письма не существует времени, оно вечно потому что не рождалось, и написано не ручкой а огнем, а то что в руках, это только его тень, она может исчезнуть, но оригинал не исчезнет никогда.
Рукописи не горят, они написаны в нашем сердце.
Ты подносишь к губам тонкую ароматную сигарету, из только что открытой пачки. Я предлагаю зажженную спичку. Ты киваешь, в знак благодарности, и смотришь мне в глаза.
После происходит что-то, что не подвластно форме слов. Что-то слишком воздушное, как дым, вечно ускользающее из этой жесткой и дырявой оболочки. Никакая форма не сможет удержать этот туман, ускользающий как сквозь пальцы вместе с сутью и смыслом, в постоянном стремлении вверх и раствориться.
Разве что, выдыхая этот едкий дым в презерватив собственного художественного языка, предохраняя от проникновения в окружающие носы, жаждущие хоть каких то новых запахов в этом спертом воздухе непонимания. Зачем вам, у вас есть тысячи запахов вокруг, они более ваши чем этот.
Но если очень хочется, я могу предложить огня.